Рекенштейны - Страница 99

Лилия слушала с трепетным вниманием, беспрерывно задавая вопросы; а граф, находя в ней ум, подготовленный для понимания, переходил, увлекаясь, все к новым и новым предметам. Ни тот, ни другая не замечали, что Сильвия, опершись на кресло, сидела бледная и безмолвная, и что Танкред едва отвечал на болтовню Элеоноры, в первый раз казавшейся ему невыразимо скучной. Ее кокетливая улыбка раздражала его своей приторностью, и нежное восхищение, отражавшееся в ее взгляде, действовало ему на нервы.

Танкред не спал ночь. Впечатление, произведенное на него Лилией, усилило еще более его страсть к ней. Он не мог забыть ее прелестного лица, оживленного, подвижного, и ее глаз, блистающих умом. Очарование этого глубокого, просвещенного ума покорило его так же, как и ее красота. А между тем мучительная ревность примешивалась к этому чувству; он ревновал ее к своему брату, которого она дарила такими добрыми улыбками, такой открытой симпатией, к брату… который был свободен.

Цепь, связывающая его с отдаленной супругой, показалась ему тяжела как никогда. Неодолимое желание свободы охватило его; и вдруг в нем созрела решимость положить конец этой пытке, превышающей его силы, объясниться с Лилией и получить от нее согласие на развод, хотя бы ценою самых больших жертв.

Несколько успокоенный, молодой человек уснул и утром написал Неберту, единственному человеку, который знал его тайну, вызывая его в Берлин. Бывший поверенный дона Рамона жил теперь в Рекенштейне, где управлял большой шелковой фабрикой, устроенной Танкредом вскоре после смерти матери. Неберт женился на одной из дочерей судьи и пользовался блестящим положением в его округе. Преданность Неберта семье, которой он служил, была все та же.

Несколько дней спустя приехал Неберт. В продолжительном тайном разговоре граф высказал ему все муки, которые ему причиняло его ложное и невыносимое положение; он поручил ему поехать в Монако, узнать, возвратилась ли Лилия и если да, то начать с ней переговоры насчет развода.

— Даю вам на это самое широкое полномочие. Идите на все допускаемые условия графини, лишь бы она согласилась дать мне свободу; а если ее нет в Монако, то отыщите ее. Я имею, наконец, право узнать, что делает и где находится женщина, носящая мое имя.

Неберт глядел с сожалением на расстроенное красивое лицо своего собеседника, который нервно дрожащей рукой подергивал свои усы.

— Я понимаю ваше чувство, граф, и сделаю все, что будет зависеть от меня, чтобы устроить это дело по вашему желанию. Уверять вас в моей скромности считаю излишним.

Жизнь Лилии тем временем тоже не представляла ничего приятного. Баронесса все чаще и чаще бывала капризна и не в духе. Она была недовольна Танкредом; ее тревожила неровность его настроения, его холодность подчас и скучающий вид, увлечения, которым он стал сильней предаваться, и главное — его упорное молчание о том, что более всего ее интересовало, о их браке, который она считала делом решенным. Раз на ее довольно прямой намек по этому поводу граф улыбнулся, поцеловал ее руку и промолвил:

— Одно препятствие замыкает мне уста, но скоро оно будет удалено, и тогда, кузина… вы увидите, что будет.

Элеонора успокоилась после этих таинственных слов и ждала; но были минута, когда в ней снова пробуждались сомнения. Мужчины так изменчивы, и Танкред более чем кто другой. В часы такого мрачного настроения баронесса, поверяя свои тайны Лилии, рассказывала ей о всех безрассудствах, о всех скандальных связях графа, которые ей были известны, прибавляя однако, что когда они поженятся, то он остепенится, и что она со своей стороны будет наблюдать за его верностью.

Можно себе представить, что чувствовала молодая девушка во время этих назидательных бесед. Но их главной опасности она и не сознавала; не замечала, что мысль ее была занята Танкредом, что ее ревность была постоянно возбуждена и что связь ее с этим человеком становилась все прочней. Никогда Лилия не чувствовала себя такой несчастной, такой одинокой. И в таком настроении духа примирение с Фолькмаром было для нее весьма отрадно.

Однажды утром, через несколько дней после спора с прелатом, доктор, пользуясь минутой, когда они были одни, сел возле нее и поцеловал ей руку.

— Что с вами, доктор? — спросил Лилия с удивлением.

— Я прошу у вас прощения за дурную мысль, которую я имел на ваш счет, — ответил он с таким теплым взглядом, исполненным такой честной любви, что злопамятство молодой девушки мгновенно исчезло. И с этой минуты они стали более близки, сделались друзьями более чем когда-нибудь. Около Фолькмара она искала забвения, стараясь отрешиться мыслью о Танкре-де и о всем, что тяготило ее.

Через десять дней после своего отъезда Неберт возвратился. Граф только что проснулся, как его камердинер доложил ему о прибытии управляющего. Накинув наскоро халат, Танкред прошел в кабинет; но при первом взгляде, брошенном на своего поверенного, он побледнел.

— Вы привезли мне дурные известия, Неберт, я это вижу.

— Да, граф, я должен сообщить вам нечто непредвиденное и обескураживающее, но если позволите, я буду говорить по порядку.

— Говорите! — сказал Танкред, утирая пот, выступивший на его лбу.

— Приехав в Монако, — начал Нерберт, — я тотчас отправился в дом покойного месье Берга.

— Берга!.. Разве его звали Бергом? Я совсем забыл это, — перебил его граф, вздрагивая. — Может ли это быть! Но об этом после.

— Итак, — продолжал Неберт, — я пошел в этот дом, но он принял совсем другой вид. Все ре-де шоссе занято мастерской цветочницы и портнихой. О домохозяевах они ничего не знают и направили меня к управляющему. Он живет во дворе, во флигеле; и оказалось, что это тот же самый старик, который впускал нас, когда мы приезжали по известному нам делу. Он сообщил мне, что графиня в отсутствии, но что ее местопребывание ему неизвестно; и я не мог решительно ничего выпытать от него. Я хотел обратиться к банкиру Сальди, как свидетелю брака, но он умер за два месяца до того, и его семья, обедневшая вследствие несчастного переворота, покинула Монако. Я был в большом затруднении. Начать официальные поиски, обратиться к властям я не посмел без вашего форменного разрешения и уже собрался возвратиться за вашими приказаниями, как вдруг мне пришла на ум одна мысль. В то время, когда я еще вел дела в Монако, я бывал в сношениях с одним старым евреем-фактором Стребельманом; это настоящая городская хроника! Он и рекомендовал мне тогда месье Берга, или вернее месье Веренфельса. Хотя старик и не занимается больше делами, но он дал мне неожиданные сведения. От него я узнал, что банк, в котором лежали деньги вашего свекра, лопнул, и графиня осталась без копейки. О браке вашем он не знает. Затем он сказал, что мадемуазель Берг возвращалась на некоторое время и, похоронив свою родственницу, умершую с горя, отдала дом в наем, поселила в нем своих старых слуг и уехала, — он не знает наверно куда, но имеет основание думать, что она живет в Англии в качестве учительницы музыки. Он мне тоже рассказал, что отец молодой барыни был разорившийся дворянин, которого старик Берг усыновил перед тем, как передать ему дела. Узнав все это, я опять отправился к старику Роберту и строго заявил ему, что вы имеете право знать, где находится ваша жена. Была минута, когда он, казалось, колебался и наконец сказал, что ничего не может сообщить, так как ему неизвестно местопребывание графини, но что он берется доставить письмо, если оно будет прислано к нему.