Рекенштейны - Страница 36

Приход Танкреда и необходимость отвечать на вопросы мальчика и следить за его уроками восстановили равновесие в душе Готфрида. И когда лакей вошел доложить, что чай подан, Веренфельс уже чувствовал, что к нему вполне возвратилась его обычная холодная сдержанность.

Все общество было в сборе, когда маленький граф и его воспитатель вошли в зал. Бросив взгляд на Габриэль, Готфрид убедился, до какой степени женщины способны притворяться. Графиня переменила свой туалет, и, кроме легкой бледности, ничто не напоминало нервного кризиса, через который она прошла. Она сидела на диване возле молодой баронессы Вейдерс. Арно, Гвидо Серрати и молодой барон разговаривали с дамами, меж тем как граф и адмирал ходили по комнате, толкуя о политике.

Без малейшего смущения графиня представила гостям сына и Веренфельса, затем стала продолжать разговор с обычным оживлением и вскоре сделалась притягательным центром для всего мужского общества, не исключая даже и новобрачного. Никогда она не была так обольстительна и так беспечно весела. Маска была так искусна, что Готфрид спрашивал себя, не победила ли гордость любовь в изменчивом сердце этой тщеславной женщины, привыкшей к поклонению.

На следующий день все обитатели замка собрались за завтраком и разговор шел о фамильной Арно-бургской галерее, приводившей в восторг молодого итальянца, когда вошел Веренфельс, несколько запоздавший. Как только он сел возле Арно, последний сказал ему с улыбкой, пожимая его руку:

— Извините, что до сих пор я не поздравил вас, но отец только сегодня сообщил мне, что вы помолвлены. Желаю вам полного счастья. Но я никогда бы не думал, что такая наивная девочка может победить ваше сердце.

— Отчего же? Разве она вам не нравится? — спросил Готфрид, чувствуя сильную неловкость. Он один заметил, что Габриэль слегка побледнела и что ложка зазвенела в ее руке от нервной дрожи.

— О нет! Напротив, — отвечал Арно, смеясь. — Мадемуазель Жизель прелестная девушка, настоящий тип Гетевской Маргариты, с русыми косами и ясным взглядом голубых глаз. И я поздравляю ее с Фаустом, которого она приобрела. Только не знаю, почему-то я думал, что Фауст-Готфрид имеет слабость к более строгой и более классической красоте, вроде вашей первой жены.

При имени Жизель Гвидо Серрати с живостью спросил, обращаясь к Арно:

— Не та ли прелестная девушка, которую мы видели у судьи, невеста месье Веренфельса?

— Да, она. Можно позавидовать такой победе нашего друга, — сказал веселым тоном граф Вилибальд. — Но по какому случаю вы попали вчера к судье?

— Мне надо было, — отвечал Арно, — попросить его устроить одно спешное дело, и мы зашли к нему по дороге. А пока я говорил с месье Линднером, мадемуазель Жизель так обворожила Серрати, что потом всю дорогу он только о ней и говорил. Примите это к сведению, Готфрид, — заключил он, смеясь.

Веренфельс покраснел. Ему было невыносимо слушать этот разговор о красоте его невесты в присутствии графини, для которой каждое слово, каждая похвала была ножом в сердце. Никто не подозревал, какая драма разыгрывалась втайне. Оба графа подтрунили над смущением Готфрида, а итальянец теперь прямо обратился к нему:

— Не разрешите ли вы мне милость, о которой я хотел попросить мадемуазель Жизель? Дело вот в чем. Мне заказали для Миланской церкви престольный образ Благовещения. Но я напрасно искал оригинал, который осуществлял бы тип Мадонны, как я его воображаю. В мадемуазель Жизель я нашел воплощение моего идеала. Такое божественное лицо я видел только на картинах фра-Анжелико. И вы окажете мне огромную услугу, позволив сделать ее портрет, или по крайней мере набросок ее головки.

Как ни было это неприятно Готфриду, он не мог отказаться, чтоб не иметь вида ревнивца, особенно в присутствии графини. И без того ее возрастающая бледность вызывала в нем сильную тревогу, и он поспешил согласиться.

Разговор принял новое направление, толковали о заказанной картине, и Гвидо, ободренный благорасположением, которое ему оказывали, сказал, что счел бы свою работу вполне удавшейся, если бы при такой идеальной мадонне моделью для архангела ему \могла служить головка Танкреда.

Эта просьба была благосклонно принята. Граф дал свое согласие, и даже Габриэль просветлела на минуту. Мысль увидеть свой кумир, это верное отражение ее самой, изображающим небесного посланника, была ей, видимо, приятна. Но это чувство удовольствия длилось „ не долго, так как результат этого разговора потребовал от нее новых усилий над собой.

Оба графа со свойственным им великодушием предложили молодому живописцу тотчас начать эскиз его заказанной картины, чтоб он мог без затруднения окончить ее по возвращении из Рекенштейна. Желая дать Серрати возможность, рисуя портреты, работать и над картиной в промежутках между сеансами, ему предложили провести не два месяца, а все лето в замке. Гвидо с радостью и благодарностью принял предложение. Первые сеансы должны были происходить в Арнобурге, где была готовая мастерская. И молодой граф просил, чтобы всякий раз при этом семейство приезжало к нему на целый день.

— Но это значит злоупотреблять вашим гостеприимством, Арно, — заметила графиня.

— Что вы говорите, Габриэль! Я, напротив, злоупотребляю вашим снисхождением из эгоистического чувства. Находясь в вашем обществе, я буду в самом благоприятном настроении для позирования, благодаря чему портрет мой выйдет лучше. Кстати об этом, так как Танкред и мадонна должны будут тоже начать послезавтра служить моделью, то не согласитесь ли вы, дорогая Габриэль, заехал к мадемуазель Жизель?